Интервью с протоиереем Борисом Кицко, настоятелем Храма в честь иконы Божией Матери «Феодоровская» г. Верещагино. Беседовал Иван Писарев (Единоверческая община Храма Новомучеников и Исповедников Российских в Строгино), февраль 2023 г.
– Отче, расскажите, пожалуйста, о себе. Откуда Вы? В какой семье выросли? Как давно и где служите священником?
– Я сам из Перми, из казаков по ма- теринской линии. Женат, у меня семеро своих детей, также в нашей семье было более 20 приемных де- тей. Священником являюсь уже 32 года. Служить приходилось на разных приходах, в частности, и на Украине, где я рукополагался. Это было в Чернигове. Дело в том, что в моей семье много кто был репрессирован, и из-за этого здесь (в Перми) меня до рукоположения просто не пропустили бы. Вот поэтому мне пришлось бежать на Украину. Там меня митрополит Антоний (Вакарик) рукоположил тайно и потом уже показал властям. А так бы я, скорее всего, оказался просто в психушке, в то время это практиковали. Обкололи бы, связали, увезли, а потом бы спрашивали: «Зачем вы дураков рукополагаете?». Потом служил в новообрядческом храме г. Верещагино. Тогда к нам пришел епископ Иринарх (Грезин), который сейчас в Москве, и сказал, что раз я сам из старообрядцев и в этой местности их живет много, то стоит открыть новый единоверческий приход. Собрали общину. Паства в то время была совсем не многочисленная, потому и строили мы наш деревянный храм 5 лет. В итоге построили и с того времени служим в нем уже более 13 лет. Тогда же мы начинали женский новообрядческий монастырь в Верещагино. Но с приходом епископа Никона (Миронова) монастырь у нас забрали, хотя в в самом храме мы так и продолжили служить. Со мной из монастыря ушло шесть сестёр, в том числе одна схимница. Нас пытались склонить к новому обряду, а потом и вовсе закрыть. Применялись разные меры: привлекали и ответственного представителя по делам религии из администрации города, и пожарных, которым ставилась задача найти нарушения и закрыть храм. Но закрыть храм не удалось, а владыка уже на покое. Сейчас, слава Богу, все спокойно. Тихонько молимся. Крестим очень много людей. Редко бывает так, чтобы в выходной никого не крестили. Отпеваем только своих прихожан, ведь за тех, кого отпеваешь, потом придется отвечать.
– Расскажите поподробнее о своем приходе?
– У нас небольшой деревянный храм человек на 150 в честь Феодоровской иконы Божией Матери. В нем находится местночтимый список этой иконы. При храме есть водосвятная часовня, есть отдельно стоящая «крестилка», библиотека, сторожка и небольшой дом (в нем живут пять монахинь). Также к нам приписаны Успенский храм в деревне Путино и Сретенский храм в селе Сепыч (оставшаяся сестра живет там). Эти храмы сейчас восстанавливаются. В Сепыче чтут память священникановомученика о. Иоанна Бояршинова (расстрелян в 1918 году за колокольный звон). Оба эти храма местные епископы неоднократно делали то новообрядческими, то единовеческими. В храме много старинных икон, всё от людей. Есть, конечно, и заново написанные иконы, специально заказанные для храма, но они все выполнены в едином византийском стиле. Есть и напечатанные образы, так как нет возможности сразу проплатить написание большого количество икон. Но все иконы, что есть, написаны в едином ключе, «итальянских» икон нет, стилистически ничего не выбивается. Эту единообразность замечают все гости нашего храма.
– По какому чину служите? Как часто?
– Везде, где я служу (Верещагино, Путино, Сепыч), я служу по-старому, по праздникам и выходным. Провожу службы в основном один, но иногда помогает местный священноинок Александр. Другого священника нам епископ не рукополагалает.
– Как при вашем приходе возник приют? Расскажите о нем?
– У моей бабушки было четверо своих детей и десять подкидышей. Поскольку в округе знали, что Евдокия (так ее звали) принимает всех, то ей и подбрасывали детей. Видимо, от нее ко мне это и перешло – в перестройку, когда у людей не было работы, и появились брошенные дети. Первую девочку принесла нам ее же мать, которая сама была детдомовской. У нас тогда жили две сестры, которые потом стали монахинями, они за этой девочкой и ухаживали. Ей было всего 25 дней от роду, когда ее принесли, и она могла погибнуть. Потом была еще 7-месячная девочка. Потом мальчик – 1 год и 4 месяца. Он был ослабший, не ходил и не сидел. Далее уже поступали к нам дети с подвалов, с помоек, с вокзалов… Когда местные узнали, то стали и привозить. Например, приезжает к нам однажды мусоровоз, и водитель рассказывает, что на помойке двое детей живут с бомжом. Разумеется, я разрешил ему этих детей привезти к нам. Вот с этого и начали. За 30 лет существования нашего приюта из него вышло более 300 детей, что мальчиков, что девочек. После того как отделился монастырь, девочки остались при нем, а мальчики – при храме, у нас. Сейчас их 14: начиная с 3-го класса и заканчивая 1-2 курсом техникума. Для приюта у нас есть свое подсобное хозяйство. Сыр, масло, сметану, яйцо, курицу, свинину, говядину – ничего из этого не покупаем, всё своё. Есть лошади, были и овцы. Также в том месте, где у нас приют, мы создали небольшой контактный зоопарк для города. Там есть и верблюд, и лошади, и пони, лама, лисы, еноты, кролики, павлин… В общем, это место отдыха для горожан. И за то, что мы организовали такое место, городская администрация нам благодарна. За животными в зоопарке ухаживают два скотника. Приют тоже пытались закрыть. Не понимали, спрашивали «зачем попам дети?». Говорили, что мы «растим из детей монахов», хотя мы такой цели никогда не ставили и не ставим. Ведь что священник, что монах – это призвание. Если Господь так соблаговолит, то ты хоть перед смертью, но все равно станешь монахом. В свое время мой духовник четко сказал мне: «Ты должен сделать так, чтобы эти дети увидели настоящее детство, и как можно дольше сохрани их девство». Эта же задача потом была поставлена и перед монахинями, и перед воспитателями. У нас три воспитателя, повар... Есть кому детей обслуживать, обстирывать, кормить, уроки с кем делать. Слава Богу, местные люди помогают.
– Расскажите немного о жизни детей в приюте?
– Дети учатся, в воскресный день обязательно посещают храм. Они постятся в меру своих сил, причащаются, исповедуются. Дети участвуют в различных мероприятиях: на 9 мая казачата стоят с шашками и в черкесках у памятника, поют, выступают. На Рожество у нас каждый год театрализованные представления во дворце культуры. Глава администрации – замечательный, православный человек – обязательно при этом закупает бесплатные подарки для тех, кто приходит на эту ёлку. То есть дети участвуют в жизни города, как и город участвует в их жизни. Тот же глава администрации, например, сделал нам в том году спортивную площадку.
– Кем становятся дети после взросления?
– Я стараюсь далеко детей не отпускать до тех пор, пока они твердо не встанут на ноги. Здесь они учатся на электриков, механиков, помощников машиниста, строителей. Вот основные профессии. Когда они достигают 18-летнего возраста, они могут уже жить где-то в общежитии при техникуме, но при этом они всегда могут к нам вернуться и обратиться за помощью. Некоторые живут у нас до срочной службы в армии, уклонистов среди наших воспитанников нет. На данный момент в специальной военной операции на Украине участвуют один мой сын и четыре воспитанника, один из которых, в частности, стал офицером одной из специальных служб.
– Какие отношения с местными старообрядцами?
– У нас в местности четыре старообрядческих прихода (Белокриницкая иерархия). С местными поповцами у нас очень хорошие отношения. Например, с о. Валерием Шабашовым, который тоже служит в Верещагино. По началу, правда, наши с ним отношения были не самыми хорошими. Но однажды, когда я разогнал съезд местных сектантов, и они меня хотели привлечь к ответственности, то он позвонил мне и сказал: «Слушай, если, мало ли, тебя посадят на скамью подсудимых, то я сяду рядом с тобой». Тогда же, кстати говоря, с такими же словами мне позвонил и 1-й секретарь райкома партии города, что совсем немыслимо.
Старообрядцы тут льют иконы, содержат свою типографию. Богослужебные книги покупаем у них. Случается, что к нам от них переходят новые прихожане. Переходят они и от местных безпоповцев: федосеевцев, максимовцев, дёминцев. Бывает так, что приходят родственники умерших безпоповцев и просят: «Батюшка, если отпоёте, то будем сюда к вам ходить, будем их вымаливать. Будем сами молиться, сами присоединимся». Как меня учил мой духовник, всё же по рассуждению: мы можем отпеть тех, кто всю жизнь молился Богу, но прожил в этом заблуждении. Принимаю и отпеваю старообрядцев при условии, что будут вымаливать. Ведь от того, что я его отпою, я не дам ему пропуск в Царствие Божие. Но ради этих людей, чтобы их род присоединился, я порой иду на такое.
– Какие у Вас планы на будущее и какие есть пожелания?
– У нас источник возле храма, будем делать водосвятную часовню над ним. Нам, по правде говоря, очень не хватает своего епископа единоверческого. Был бы епископ – были бы свои рукоположения, было бы все совсем по-другому. Для нас, я считаю, это очень важно. Не всякий епископ к нам радушен, не все нас принимают. Еще хотелось бы, чтобы смена была. У нас единственный единоверческий храм на всю епархию, случись со мной чего – кому служить? По-старому для нашей общины рукополагать священника не хотят. Во времена, когда здесь было три единоверческих прихода и был епископ, видимо, думалось, что к нам пойдут местные староверы. А в основном к нам начали возвращаться новообрядцы. Возможно, поэтому сейчас и не дают. Хотя люди из новообрядческих приходов все равно идут к нам и, полагаю, это не нравится по-новому воспитанным игумениям и епископам. К сожалению, ныне мы не к преподобному Сергию Радонежскому повернулись лицом и возвращаемся, а к католичеству смотрим.
