Решение о единоверии есть, но оно «тормозится на местах»
В Бурятии издавна сосуществуют как приверженцы современной православной церкви, так и наследники староверов, некогда спасавшихся в Сибири от религиозных гонений после реформы патриарха Никона.
Конфликт двух ветвей русского православия длится не одно столетие, и все это время стоит вопрос преодоления раскола.
По мнению священника Улан- Удэнской и Бурятской епархии РПЦ иерея Петра Шестакова, путь уже есть — идея так называемого единоверия. Об этом он рассказал в интервью для «МК в Бурятии».
— В чем суть единоверия?
— Это учение, суть которого молиться старым обрядом, древнерусским чином в лоне Русской православной церкви. У нас считается, что это какой-то новодел, придуманный официальной церковью в 19-м веке. Но это было изначально одним из течений старообрядчества, многие сподвижники еще протопопа Аввакума пошли этим путем. Тогда замысел был такой: мы тихонько, не воюя с властью, молимся старым обрядом где-то на окраине, а вы нас не подвергаете гонениям. Собственно, тогда старообрядцев еще и не было, был момент раскола, реформ, и одно из течений шло по пути взаимодействия с властью. А в 1801 году постановлением Святейшего синода, по настоянию московского митрополита Платона Левшина были приняты действия, которые назвали единоверием. Когда старообрядцам, за то, что они молятся за царя и признают его властью императора, и в целом поддерживают его — им позволено молиться старым обрядом. Это рассматривалось как временная мера, чтобы привлечь старообрядцев в лоно официальной церкви, и это учение развивалось. В начале 20-го века Святейший синод и Константин Победоносцев установили, что единоверие — это всерьез и надолго. Единоверие говорит о том, что если часть старообрядцев хочет быть частью канонической церкви — мы их принимаем и оставляем возможность молиться по старым обрядам, которые были при пяти первых русских патриархах.
— Тут требуется политическое решение? И как это будет «технически»? Старообрядец сможет молиться в никонианской церкви?
— Решение уже, в принципе, есть. Но оно всегда как бы «тормозится на местах», все зависит от личностей. Если говорим о 20-м веке, патриарх Сергий в 1929 году не только написал знаменитое обращение к Советской власти, но и определил, что все обряды, новые и старые, являются равночестными, и начал разговор о примирении со старообрядцами. Уже сейчас в обрядовой стороне разницы нет, потому что решением патриарха Пимена и собора 1970 года все былые духовные «санкции», наложенные на старообрядчество, сняты. Старый и новый обряд признаны равными. Аналогии есть: православные «романского обряда» за рубежом, которые молятся на католический манер, но считаются православными. Церковное единство не зависит от постановлений патриархов, оно зависит от благодати Святого духа, которая передается через священство от апостолов. Раскол нельзя преодолеть одним указом сверху, надо, чтобы находящиеся в нем старообрядцы пришли и присоединились канонически к нам. Проще говоря, нужна некая агитационная работа — рассказывать про единоверие, о котором очень мало говорится.
— Готовы ли сами старообрядцы к примирению? Лидеры некоторых объединений староверов настроены очень воинственно, с возмущением рассказывали о суровых гонениях на их предков, зверских казнях, когда за отказ принять новую веру людей вешали на крючьях, сжигали в срубах.
— Нужно разделять старообрядцев сегодняшнего дня и прошлых лет. Если бы император Петр I или царь Алексей Михайлович официально сказали о единоверии, разрешили старообрядцам молиться старым обрядом, то никто бы не уходил в раскол. Да, гонения были всякие, мы это признаем. Я, как единоверец, каюсь за своих предшественников, которые поступали так с моими единокровными братьями, православными. Да, это плохо, да, это было. Но 20-й век должен примирить: это был период, когда НКВД тех и других стрелял, в лагеря отправлял. Кому староверы сейчас должны предъявлять за гонения эпохи начала раскола? Прямые правопреемники тех, кто тогда творил над ними лютые казни, были уничтожены советскими репрессиями. Современная РПЦ — это «новый побег» от общего срезанного корня дерева. Мы в той или иной мере не являемся политическими наследниками дореволюционной церкви. Сейчас все сменилось, кардинально и сильно. Это как лес, в котором ураган свалил все деревья, но из-под валежника пробиваются новые ростки, и новые деревья, может, забудут распри, которые были у деревьев упавших. Современная РПЦ не имеет никаких претензий к старообрядцам. Есть лишь некоторые вопросы, связанные с тем, что те находятся в расколе, и у них, соответственно, нарушена апостольская преемственность.
— Насколько перспективно будет пытаться донести эти идеи до староверов у нас в республике?
— У православия в Бурятии миссионерство традиционно было направлено на бурят и эвенков, староверы как бы выпадали из поля зрения. Но среди русского населения Бурятии, по переписи, «семейскими» себя назвали около 200 тысяч человек. Получается, что старообрядцы и семейские в Бурятии — это равное миссионерское поле. Но, хочу сказать, я противник того, чтобы агитировать староверов переходить в новый обряд. Я сторонник воссоединения нас в единое тело церкви в разных способах и подходах. Единоверие — когда старообрядцы приходят к нам, но остаются в старом обряде, мы их просто присоединяем, миропомазуем, признаем их старообрядческое крещение. Замечу, в старообрядчестве много различных течений, которые зачастую канонически не имеют меж собой ничего общего и соперничают. Единоверие — оно же не о том, что надо всех привести к покаянию, куда-то загнать, оно о том, что надо строить диалог, дать возможность различным старообрядческим церквям — и древлеправославной, и русской православной старообрядческой церкви — присоединиться к РПЦ на правах автономии. По аналогии с тем, как уже существуют автономные православные церкви в Америке и Европе. Они останутся административно самостоятельными, просто мы вместе будем молиться, будем частью единого общего мира православной церкви и тела Христова. Единоверие думает о людях, чтобы человек-старовер мог прийти в нашу церковь, чтоб помолиться, причаститься, ребенка покрестить. Ведь церковь — как организм. Есть еретики, которые полностью чужды, а есть раскольники — это как отрубаешь палец, он вроде твой, но в нем уже не ходит твоя кровь.
— Что общего у вас с вашими коллегами-староверами?
— Мне часто приходится общаться со старообрядческими священниками в «семейских» районах Бурятии. Когда мы встречаемся в неформальной обстановке, обсуждаем много вопросов, будь то помощь бойцам в армии, или проведение праздников, значимых для каждого гражданина, независимо от веры. И у нас разговоры заходят не о том, кто прав, чей обряд лучше — а о том, что, допустим, на Пасху ко мне в приход приходит 15 человек, к нему — человек 20, а остальная тысяча покупает флаконы «боярышника», напивается и умирает, замерзая под забором. Говорим о том, что у нас в Тарбагатайском, Мухоршибирском и Бичурском районах самые высокие показатели абортов по всей Бурятии, самые высокие показатели разводов. Когда потомки старообрядцев, которые вопреки преследованиям и казням спасали иконы, сейчас эти иконы продают за бутылку водки. Когда потомков староверов приходится учить креститься. Вот о чем разговор. Есть общий упадок традиции, и это в целом этническая проблема русского человека, который в 20-м веке пережил огромные потрясения, какие никакой другой народ не переживал. Был геноцид, убили лучших людей, лучшие люди и сейчас продолжают погибать и вымирать — от пьянства, от наркомании. Все духовные основы народа уничтожены, перевернуты. Наша главная проблема — не иноагенты, не коррупция, а отсутствие традиционной русской семьи. Сейчас в семье глава — это женщина, русское сообщество — полностью женский мир и матриархат. Это приводит к тому, что русский мужчина не становится мужчиной, а если он не является мужчиной — он не является хозяином. И потому он не может в своем государстве быть ни гражданином, ни воином, ни созидателем. Человек, который не является хозяином, всегда будет временщиком и наймитом. Для него главное — заработать деньги и прогулять, так как ему их некуда вложить. И здесь имеет место самообман, когда такой человек идет в церковь и думает, что он православный, а батюшка и властная жена его в этом убеждают.
— Какой же можно подвести итог нашей беседы?
— В наше очень непростое время для России все духовно-политические чаяния, движения, идеи должны работать на спасение нашего общества, нашего народа, нашего отечества. Ушло время «разбрасывать камни», споров, дискуссий, пришло время диалога, время собирать камни. И в этот момент очень важно донести до общественности о таком значимом духовно-религиозном явлении в истории нашей церкви и народа, как единоверие. Чтобы как можно больше людей узнало об этом, заинтересовалось, проявило сочувствие к этому, чтобы у нас была возможность исправить страшные и серьезные исторические ошибки, совершенные дореволюционными властями и церковными иерархами, совершенные с двух сторон и старообрядцами, и новообрядцами, верующими, политиками. Чтобы пришел момент примирения, диалога и любви.