Должен ли священник обладать навыками в области психологии? Как Церковь относится к различным духовным практикам? Нужна ли психология православному человеку? — Эти вопросы звучат так часто, что уже воспринимаются как часть шума православной медиасреды. С другой стороны, это означает, что они вновь и вновь требуют квалифицированного, профессионального ответа. О роли священника и взглядах Церкви на психологию расскажет кандидат психологических наук протоиерей Петр Чубаров.
Протоиерей Петр Чубаров — кандидат психологических наук, доцент, доцент кафедры церковно-практических дисциплин СПбДА — преподает курсы «Психология» и «Возрастная психология». В 1987 году в педагогическом институте имени А. И. Герцена отец Петр защитил кандидатскую диссертацию по коррекционной психологии на тему «Развитие самооценки умственно-отсталых школьников». С тех пор много лет он является преподавателем РГПУ им. А. И. Герцена, а в последние годы и СПбДА.
Видеть, слушать, беседовать
— Какие навыки и умения в области психологии вы считаете обязательными для священника? Можно ли показать студентам на практике что-то из этой области?
— Прежде всего нужны общепсихологические знания. Потому что практическая часть базируется на тех или иных теоретических подходах. Прежде всего важно умение видеть человека. Когда мы помогаем людям в контексте душепопечения, надо понимать человека и его проблемы. Часто «первичные запросы» человека вообще могут иметь защитный характер, чтобы скрыть подлинные проблемы. Причем это может быть не только сознательное скрывание, но и автоматическое, не вполне осознанное. Священник должен видеть больше и глубже того, что он услышал от человека. Важно иметь видение не только конкретного, отдельного индивидуума, но, допустим, его семьи, системы отношений. Приходит, например, семья со своими проблемами, конфликтами.
Сказать, что не надо конфликтовать, — это ничего не сделать, потому что конфликты имеют причины. Значит, священник должен уметь понять причины, а они могут быть совершенно разными. Кроме видения ещё необходимо умение слушать. Очень часто бывает, и в опыте я не раз сталкивался с этим, когда священник не только не умеет, но и не хочет слушать. Предположим, после Литургии выходит священник, проходит по церкви, к нему со всех сторон подходят: «Батюшка, батюшка…». А он говорит, допустим: «У меня нет времени, мне надо в свечную лавку». У него не только нет времени, у него, может, и желания нет. Важно слушать эмпатически, то есть сопереживая человеку, с пониманием того, что он говорит. Это, конечно, навык, который формируется в практической деятельности. Далее нужно умение вести беседу. Не просто говорить о чём-то. Беседа должна иметь определённую целевую установку: для чего мы её ведем? Важно умение построить структуру беседы, подобрать нужные слова. Причём в консультативной работе мы чаще всего идём по такой модели: в начале нерефлексивное, эмпатическое слушание, потом слушание с какими-то вставками, мимическими реакциями, словами, например, «я вас понимаю» или «это очень важно». Потом мы переходим к так называемому рефлексивному слушанию, а дальше к беседе. И беседа будет правильно, грамотно построена и будет эффективна в плане душепопечения, если вы зададите свои вопросы или произнесете реплики в тот момент, когда это нужно, потому что заданный в нужное время вопрос или произнесенная в нужное время реплика могут вызвать в человеке поток изменений. Немногие священники понимают, что мы не просто даём какие-то директивы человеку. Вы можете что угодно человеку сказать, а он это исполнять не будет. И тогда можно «с чувством выполненного долга» уйти. Работа оказалась неэффективной и бессмысленной.
Фактически мы должны создать условия для того, чтобы правильное решение возникло у самого прихожанина или, как мы называем в психологии, «клиента». Посредством общения мы обеспечиваем актуализацию правильных решений, и большую роль в этом играют, в частности, те самые вопросы и суждения, которые сказаны в тот момент, когда они могут дать эффект. Если они этот эффект не дадут, значит, мы просто побеседовали и разошлись.
Пусть меня научат
— Как этому научиться? Сначала теория, потом отработка отдельных форм на практических семинарских занятиях, потом практика. Так?
— Я более 30 лет преподавал психодиагностику в РГПУ. Там у студентов была практика около полугода, мы работали «на полигоне». Обычно это некий психологический центр, школа или дошкольное учреждение. У студентов своя диагностическая или консультативная программа. Под руководством преподавателя там целенаправленно формировались навыки: умение пользоваться тестами, например, Векслера или Равена, умение дешифровывать детскую графику, поскольку графика отражает психологическое содержание человека. Студенты проводили методики, приносили результаты, и мы их совместно интерпретировали. Очень важна правильная интерпретация, построение правильной модели.
В консультативной работе, с родителями, предположим, отрабатываются навыки, о которых мы уже говорили: рефлексивное и нерефлексивное умение слушать и умение проводить беседу.
Что не подходит — выкидываем, полезное — используем
— До сих пор слышны споры о том, что православному человеку не нужна психология, а роль психолога исполняет священник во время исповеди. Может ли Церковь помочь дестигматизировать проблемы психического здоровья и побудить людей обращаться за профессиональной помощью?
— Да, это большая проблема. Глобально это проблема соотношения психологических знаний и богословской мысли, а более конкретно — соотношения психологических знаний с накопленным опытом Церкви в деле душепопечения. Возможно ли совмещение психологии и православного учения? Люди по-разному отвечают на этот вопрос. Есть противники психологии как таковой, они считают, что психология не нужна. Есть те, кто считает, что психология не просто нужна, а должна занимать главенствующую роль — это другая крайность. А есть подход взвешенный, который я исповедую. Концептуальные, глобальные психологические идеи чужды нашему учению, потому что в основном они восходят к материалистической философии, и все вопросы, в частности онтологический вопрос о первичности бытия / сознания, решают с позиции материализма. Соответственно, в чистом виде взять какие-то психологические школы и просто их формально внедрить в практику душепопечения или в богословское мышление невозможно и вредно. Об этом говорил и Святейший Патриарх, выступая в Москве перед священством. Доклад был посвящен опасности психологии для церковного служения. Кому-то может показаться, что психология, по мнению Патриарха, опасна. Но на самом деле он имел в виду, что опасны частные концепции, потому что они входят в противоречие с учением Церкви. Но одновременно все психологические школы так или иначе описывают объективные процессы, присущие человеческой душе. Любой ребёнок проходит возрастные периоды, не считаясь с тем, периодизация какой школы используется: Эриксона, Мухиной, Фрейда. Основные этапы онтогенеза в этих школах базово совпадают. Первый год жизни, допустим, присутствует в любой из них. А уже «начинка», его понимание, — различается. Соответственно, то, что объективно существует и работает, мы можем спокойно включать в методы работы по душепопечению. Патриарх Кирилл говорил, кстати, что священник должен уметь слушать. А это один из методов психологии, самое начальное эмпатическое слушание. Помимо слушания огромнейший есть материал, который можно использовать священнику, работая с людьми. Другое дело, что перед тем, как включать этот материал в свою практику, необходимо пропускать его через фильтр нашего учения.
Всё, что не подходит, — выкидываем. Всё, что может быть органично встроено, — используем. Очень прагматично нужно подходить. И цель одна — это повысить возможности священника в душепопечении. Потому что надо работать с конкретными людьми и семьями, а работать надо грамотно. Не просто имитировать работу, а достигать определённых результатов.
— Как православные духовные практики сочетаются с современными психологическими подходами, такими как mindfulness? Могут ли они дополнять друг друга?
— Повторюсь: всё полезное из психотерапии мы должны брать. И, в частности, из когнитивно-поведенческой психотерапии. Что мы выделяем в идеях когнитивно-поведенческой психотерапии? 1) Стимул; 2) внутренний мир человека, в частности, его переживания; 3) реакцию. Где можно провести коррекцию? Стимул, то есть внешняя среда, — это когда ситуация возникает сама по себе, мы не можем её контролировать. А вот отношение к этим ситуациям и их переформатирование — это то, с чем мы можем работать. Работая над изменением отношения к ситуации, мы способствуем изменениям реакции человека. В частности, боремся с тревогой и страхами. Это очень полезные знания, и, на мой взгляд, священник должен уметь такими знаниями оперировать, потому что ему приходится работать с реальными людьми. Я встречал священников с такими идеями: «Вот я умею служить, знаю устав, тропари, кондаки наизусть — и всё. Я помню Писание, проповеди читаю и могу каждому дать по его проблеме цитату из Священного Писания или из святоотеческих творений». То есть это фактический отказ от душепопечения, потому что душепопечение должно быть сознательным и целенаправленным.
Дефицит живого общения
— С какими наиболее острыми психологическими проблемами сталкиваются молодые люди сегодня? Как Церковь может эффективно решать эти проблемы и оказывать поддержку?
— Проблем огромное количество. Например, ложные идеологические, нравственные ценности и установки. Или, допустим, компьютерная зависимость, склонность к безделию, бессмысленному провождению времени. Из собственного опыта могу сказать, что и психически больные приходят на консультирование, и люди с эмоциональными нарушениями, биполярным расстройством например. Могут быть и навязчивые состояния, сейчас мы называем это обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Причём это может касаться и религиозной практики. Есть даже такое понятие, как ОКР с религиозным содержанием, для которого характерны повышенная тревожность, фобии, навязчивые мысли и действия, ритуалы.
— Как быстро развивающийся технологический ландшафт, особенно социальные сети, влияет на психологическое развитие молодых людей?
— Вызовом являются разные виды зависимостей. Едешь, допустим, в метро — там все сидят с телефонами и во что-то играют. Человек уже не может быть без этого аппарата. Если его лишить гаджета, у него начинаются тревога, возбуждение, страхи, и он не знает вообще, чем заниматься, куда себя деть. Это проявление той самой зависимости, о которой сейчас говорят в научном мире и практикующие психологи. К электронным возможностям надо относиться чисто прагматически. Молотком, например, мы забиваем гвозди. Надо вам гвоздь забить — берем молоток и забиваем. Если надо написать реферат, то компьютер — как пишущая машинка с памятью. Он же является и источником информации: вы смотрите литературу, тематические статьи. Но если ваше эмоциональное состояние и переживания связаны с этой аппаратурой, то можно говорить уже о зависимостях. Это катастрофа, и человека уже надо лечить. Но такая жизнь является сейчас для многих нормой: люди не понимают, как вообще можно жить без этого. А мир ведь огромен. Существуют богообщение, активная деятельность и общение с людьми. Есть такой симптом у многих молодых людей, которые погружены в гаджеты, — у них фактически не формируются навыки живого общения: он всю жизнь проводит у себя там, где-то за компьютером, и когда ему надо общаться, у него проявляются в некотором роде признаки «аутизма»: страхи, определённое напряжение, тревога. Взаимодействие с миром — это условие здорового функционирования нашей души или психики, как мы её называем в науке. Причём нарушения взаимодействия могут привести к различным расстройствам уже психологического плана. Когда человек полностью погружается, замещает реальный мир виртуальным — это даже, при определенных предпосылках, может быть триггером для более тяжёлых психических расстройств. В частности, например, так называемые психотические расстройства с галлюцинациями, бредом и так далее. Описан случай, как один молодой человек, школьник, играл в «Варкрафт» около года. И к концу года из стены вылез огромный зелёный гоблин с каменным топором и стал гоняться за ним по квартире. Дальше вызвали карету «скорой помощи» и человека увезли.
Личный опыт
— Отец Петр, а как вы для себя решали проблему совместимости священнического и научного служения?
— Мне помогали великие пастыри. Мне уже 70 лет, и я пришёл в Церковь, когда ещё были живы «титаны». Я лично знал отца Иоанна (Крестьянкина), отца Николая с острова Залит, отца Василия Лесняка со Спасо-Парголовского кладбища, отца Петра Белавского, отсидевшего лет 15–20 в лагерях по всей программе. Приведу пример. У меня жена не хотела венчаться. Поехал под Гатчину, в Мариенбург, и говорю отцу Петру: «Вот проблема — жена не хочет венчаться». Он мне говорит: «Езжай домой. Денька через три тебя повенчаем». Я ему говорю: «Батюшка, вопрос так не стоит». Он говорит: «Езжай-езжай». А жил я тогда на Бестужевской — это далеко. Ехать нужно на электричке, потом метро, потом ещё трамвай — в общем, приехал я домой часам к 11 вечера. Звоню в дверь. Жена открывает и прямо на пороге мне говорит: «Слушай, давай повенчаемся». Вот таких случаев у меня в жизни было много. Ещё пример — отец Александр Козлов, он служил в Князь-Владимирском соборе в 1970-е годы. Я закончил свой вуз, три года отработал в сумасшедшем доме, закрытом специальном интернате для глубокой отсталости под Павловском. Потом ещё год на Бронницкой в ЛОР НИИ по логоневрозам, то есть заиканиям. Там проводилась работа с речью и личностью, потому что кроме речевых нарушений есть ещё много других взаимосвязей: речевые связаны с личностными нарушениями — страхи при говорении, тревога и много чего другого. И я решил уйти оттуда. Пришёл в храм и говорю: «Батюшка Александр, как мне благословите — где работать? Какие у вас мысли по этому поводу?».Он мне говорит: «Будешь заниматься наукой. Но помни — временно». Я совершенно был обескуражен: временно, да ещё и наукой, — что он мне предлагает? Я вообще думал пойти экскурсоводом куда-нибудь — устроиться в Петропавловскую крепость на курсы. И я в таких расстроенных чувствах иду к своему приятелю. Минут сорок прошло — дошёл до его дома, захожу к нему, он говорит: «Тебя жена ищет». Позвонил: «В чём проблема?». Она говорит: «Тебя ищет профессор Виноградова Антонина Дмитриевна». А это заведующая кафедрой, где я учился. Она пригласила меня в очную аспирантуру. Тогда всё шло по спискам из Москвы. Это сейчас можно экзамены сдавать и так поступать, а тогда ничего этого не было. И вот пришёл список из Москвы, а один человек не смог — отказался. И вот тогда у института появлялась возможность брать того, кого они хотят. Антонина Дмитриевна говорит: «Я о вас вспомнила. Я вам предлагаю поступить в аспирантуру очную. Экзамен через три дня. Вам нужно собрать документы и подготовиться к экзаменам». Это, конечно, анекдотичный случай, но за сорок пять минут до этого отец Александр сказал мне: «Будешь заниматься наукой временно». И долго думал: «А почему временно? У меня всё хорошо: диссертация, я доцент, читаю уже потоковые лекции, когда по двести человек аудитории. Всё блестяще». Я очень любил это дело и до сих пор иногда с сожалением об этом вспоминаю. Но появились проблемы с сердцем. Меня оперировали: распилили грудь, вынули сердце… семь часов оно не билось.
Год идёт восстановление. После операции даже были галлюцинации: я лежал в реанимации, и вдруг показалось, что я в Турции проповедую Христа. Причём когда я стал приходить обратно в этот мир, потолок оставался ещё какое-то время резным, цветным, с турецкой графикой. И я всё думал: «Почему в больнице такой красивый потолок?». А потом он стал размываться, и появились просто белые панели и круглые лампы. И мне пришлось выбирать — между наукой, служением священником и преподаванием в Духовной академии. Понятно, что реально выбора не было, потому что как психолог и как человек религиозный я понимал, что спускаться ниже нельзя. То есть ты уже достиг такой верхушки, что если сделать шаг вниз, то есть отказаться от всего и остаться на кафедре, — то эта волна всё равно захлестнёт: будут негативные последствия, включая личностный план. И я сделал то, что нужно было сделать, — по собственному желанию ушёл с кафедры из университета. Хотя здесь, в Академии, я это компенсирую — читаю лекции по своей любимой психологии. То есть тоже получаю удовольствие.
— Как ваша вера обогатила ваше понимание человеческой психологии и наоборот? Есть ли конкретные открытия или теории в психологии, которые глубоко резонируют с вашей верой?
— Начнём с того, что, когда я преподавал, все учебники были материалистические. И когда я писал лекции, то давал разные подходы, в частности и подходы, которые связаны с учением Церкви. Например, теория личности. К чему в обычных учебниках психологии возводят личность? К понятию «персона», то есть к социальной функции человека. И это основной стержень в понимании категории личности в психологии в разных школах. Но я предлагал им рассмотреть понятие личности с позиции категории персоны и одновременно с позиции категории ипостась. Это понятие уже из богословской антропологии. На меня, правда, была жалоба написана, что преподаватель использует не общепринятые научные подходы. Меня вызвал заведующий кафедрой, и я ему объяснил, что я даю разные подходы. Почему, если я даю, предположим, кроме советских психологов Юнга и Фрейда, я не могу дать богословское понимание? Причём я не называл это богословским пониманием, я просто говорил «иной подход». То есть обогащение научного мировоззрения посредством изучения догматики и, с другой стороны, личной духовной аскетической практики. Сейчас стоит вопрос о вооружении священника методами христианской психотерапии и христианского консультирования. Так что для меня нет расщепления научного психологического подхода и религиозно-богословского или религиозно-аскетического подхода — для меня это единая система. И цель состоит именно в достижении цельного мировоззрения, чтобы не было такого, допустим: «Вот сейчас я надел белый халат с крестиком — я психолог, адепт Юнга. Потом надел рясу — я адепт Христа». Для изучения возможности соотношения христианской психологии и богословско-религиозного подхода создан центр практической христианской психологии при СПбДА. В рамках данного центра мы собираемся для того, чтобы совместными усилиями разработать методические рекомендации, которые могли бы быть использованы священством при работе с людьми. Или же, например, в работе в воскресных школах или с детьми с ограниченными возможностями здоровья — умственная отсталость, задержки и прочее. В частности, рассматриваем вопрос того, каким образом данных детей приобщать к основам религиозного знания, формировать у них религиозные чувства, воцерковлённость. Здесь нужны новые методические разработки. И это только один из многих примеров.
Источник: edinoverie.spb