Статья посвящена обсуждению состояния и практики богослужений в Русской Православной Церкви, с особым акцентом на историческую эволюцию, современные проблемы и опыт старообрядчества. Автор анализирует влияние сокращений и изменений в богослужении, начавшихся с реформ Никона, на восприятие богослужения как мистического действия. Освещается роль устава, традиций и дисциплины в храмовой жизни, подчеркивается значимость строгости и серьезности, характерных для старообрядчества, как возможного пути восстановления утраченных аспектов православного благочестия. Особое внимание уделяется знаменному пению, его влиянию на духовное состояние, и интонационным особенностям чтения. Автор также рассматривает традиционные методы подготовки к богослужению и Причастию, а также практики домашней молитвы, сохранившиеся в старообрядческой среде.
Камень егоже небрегоша зиждущии,
сей бысть во главу углу. (псал. 117)
Не вызывает сомнения центральная роль Богослужения в жизни Русской Православной Церкви и важность полноценного его осуществления. Сегодня мы все воспроизводим, как правило, модель Богослужебной практики, основательно подпорченную в советское время. Хрестоматийным примером в этом смысле может служить каждение при чтении Апостола, которое, по Уставу, должно совершаться при пении «аллилуйя» перед Евангелием. Бренчание кадила со звонкими бубенцами и его смелые взлеты и падения до сих пор успешно отвлекают прихожан от попытки понять довольно сложные фразы Священного Писания, произносимые, к тому же, неразборчивой скороговоркой.
Но и в Царской России дело с Богослужениями обстояло не так уж и хорошо. Профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии и доктор Богословия Иван Федорович Нильский, живший во второй половине ХIХ века, говорил: «У нас, собственно, нет Богослужений, есть лишь оглавление к ним». Были и такие высказывания: «Что попик, то и типик (т.е. устав)». «В нашем Богослужении разнообразие граничит с безобразием» (Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М., 1994, С. 274). Иначе говоря, от всех уставных указаний действенным оставалось одно: «Аще изволит настоятель».
В свое время Великий Московский Собор 1667 г., окончательно осудивший старообрядчество, постановил: «Никтоже да не дерзнет отныне во священнодействие прибавити что или отъяти, или изменити. Аще и ангел будет глаголати что ино, да не имате ему веры» (Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2, М., 1993. С. 163). И как бы в насмешку над всей Никоновской реформой ХVII века, ее последователи, обличая самих себя, дерзнули таки «отъяти нечто в священнодействии». В результате этого «дерзновения» Всенощное Бдение в начале ХХI века совершается за 1,5-2 часа вместо 6-7 часов в 1667 г., когда оно было в точном смысле Всенощным. Начав в 1653 г. с сокращения 12 земных поклонов на молитве Ефрема Сирина, генетически обусловленные новолюбцы-обновленцы дойдут «по малу нивочтоже», как и предсказано в предисловии к Типикону 1653 г., удаленному никоновской книжной справой.
В то же время, в старообрядчестве недопустимы, не обсуждаются и не признаются даже малейшие изменения или сокращения в Богослужении, хотя исторически они, конечно же, возникали, но в весьма незначительном объеме. Это дает надежду обрести в последнем нечто утраченное в новообрядной практике, чему и посвящено данное сообщение.
В Слове Святителя Геннадия, Патриарха Цареградского, читаемого в Прологе 19 февраля, говорится: «Что требуеши, человече, книг много ища, наставляющих тя к полезным, и пытаеши учитель всех глаголя: поведите ми, како ми ся спасти. Се вся книги учащия в две главизне сходят; глаголю убо - Божии страх, и еже имети Господа пред очима всегда». Именно категория СТРАХА БОЖИЯ – «начала премудрости» (пс. 110, 10) – стоит в центре внимания в старообрядчестве. Старообрядческие храмы отличает атмосфера особой серьезности, чему особенно способствует знаменное пение. Эта атмосфера строго и трепетно оберегается от необратимых возможных последствий небрежения, как об этом предупреждает дораскольный Типикон «Око Церковное»: «Яко да ничто от сущих во уставе сем, или мало или велико, по некоей вине презрится. О, пастырю, блюди великим опасением. Да хранится церковная служба, чин же и устроение все непоткновенно и непреложно… Боящееся, да некако непотребнее начнем учинивати сию церковную службу. Устроение же и чин погибнет мимотекший, и по малу нивочтоже приспевши будет». Это «нивочтоже» мы имеем возможность в изобилии созерцать ныне в наших храмах.
В наше время хождение по храму во время Службы, отвлекающее от молитвы, стало особой бедой. Для ее излечения были строгие правила ограничения такой подвижности. При всяком начале любой из Служб, вплоть до «придите, поклонимся» включительно; при чтении Шестопсалмия, Апостола и Евангелия; при пении или чтении Символа Веры, молитв «Трисвятого» и по «Отче наш»; во время всех главопреклонных молитв, Великого Словословия и произнесения отпуста, а на Литургии при пении «Единородный Сыне», «Иже херувимы» и причастного стиха, равно как и при чтении акафиста Божией Матери, «покашляти же и плюнути, или всяко от места своего преступити, или прейти, или из внешнего притвора в церковь внити… не имать никтоже власти. Безстрашия бо, и безчиния знамение есть се велие» - пишет «Око Церковное». Перемещение же по храму для постановки свечей предпочтительно совершать до начала Службы. Что же касается прикладывания к иконам, то оно, во время Службы, разрешается лишь однажды и лишь к праздничной иконе, которая выносится из Алтаря во время полиелея, причем прикладываются все организованно.
Все христиане – участники духовной брани и должны быть способны действовать не только в одиночку, но и совместно, целым войском, слаженно и умело, т.е. всей общиной. Как на военной службе все начинается с обучения ходить строем, так и в храме все начинается с совместных молитвенных действий. Об этом «Око Церковное» пишет: «Такоже и поклоны творим, кротко и равно вси поклоняемся. И вставаем равно вси единокупно, зряще на настоятеля, или еклисиарха… Такоже и поклоны иже творит не вкупе… сие есть велие самочиние и безчиние… Аще же о сих нерадят… злых воль своих не оставше, и о учении божественнаго писания неприлежаще и не внимающее. И в слабой слабости живуще нерадивии о господних заповедех… Страшно же речеся о таковых, горе, горе!».
Сохранилось благочестивое предание: перед выходом из дома принято положить перед образами исходные поклоны. То же творим вернувшись из храма. От дома до храма и на обратном пути подобает творить Иисусову молитву.
Перед вхождением в храм предполагается определенная психологическая подготовка. «Прежде, нежели начнешь молиться, приготовь себя, и не будь как человек, искушающий Господа» (Сир. 18, 23). В книге первой трети ХVII века «Сын Церковный» сказано: «Когда подойдешь к церкви, не спеши войти в нее. Стань снаружи у дверей и расспроси свою совесть, когда что с тобою было во сне или наяву, от бесовского смущения, и мечтания, и прельщения, и не думал ли, идя в церковь, о какой-нибудь блудной скверне… Даже если ты и уберегся от скверны бесовского мечтания, то и тогда не скоро в церковь входи. Поклонись трижды, глядя на Деисус и говори: «Боже, милостив буди мне, грешному»… Потом обратись на все четыре стороны и поклонись стоящим здесь людям и говори им: «Простите меня, отцы и братия», и так войди в церковь, сознавая себя грешным и недостойным войти в нее, ибо ты входишь на земное Небо… Не думай ни о чем земном, но только вздыхай, молясь о своих грехах» (Сын Церковный. М., 1995. С.151-152).
В древности мужчины и женщины молились в разных помещениях. Еще в ветхозаветном храме были устроены особые отдельные места для дев, замужних женщин и вдовиц. В ХVII веке этот обычай еще сохранялся на Востоке. Во всяком случае, Константинопольский Патриарх Паисий, в своем письме с ответами на вопросы Патриарха Никона, призывает последнего «изсещи сей злой обычай, яко внутрь церкви собираются вкупе мужие и жены во время последования». Он пишет: «Да подражаете и в сем всему нашему во святой церкви… Ибо подобает, яко же излагаем от Богослова Григория, особно быть пределом женским от оных мужеских… Сей чин сохрани и Златоуст в церкви своей, внегда огради место женское от очес мужеских… Изрядная добродетель женам – безмолвствовати со всяким целомудрием и украшением. Сие же безмолвие невозможно есть хранити тамо, идеже множество других родов мужей стекаются, юноши и старцы, вернии и невернии. Сего ради и во особнех местех церкви подобает молитися и учитися…» (Послание Патриарха Паисия. В кн.: Скрижаль. Акты соборов 1654, 1655, 1656 годов. Санкт-Петербург. 2013. С. 237-238).
У старообрядцев известны примеры разгораживания храма на две половины перегородкой; ныне же он условно разграничивается на мужскую и женскую зоны. Когда женщин большинство, мужчины стоят впереди, а женщины в западной части храма. Если тех и других примерно одинаковое количество – то мужчины стоят справа (на южной половине), а женщины слева (на северной). Функцию перегородки взяла на себя одежда особого покроя, призванная драпировать естественные формы тела. Это кафтан (или азям у поморцев) для мужчин, и сарафан (без пояса) с большим платком под булавку, покрывающим полностью плечи и грудь.
Мы определились, как войти в храм, в чем надо быть одетым, где встать. Возникает вопрос, как нам нужно стоять во время молитвы? Есть ли в Православии особая поза для нее? Оказывается есть. О ней кратко упоминает преп. Симеон Новый Богослов. Призывая не позволять себе распускать члены своего тела и стоять безчинно в храме или прислоняться к стенам и колоннам, он говорит, что «руки надобно иметь впереди, благоговейно сложивши, и ногами стоять на полу обеими равно, голову держать неподвижно, не обращая ее туда и сюда, но наклонив долу» (Слова преп. Симеона Нового Богослова. М., 2006. ч.2. С. 196). Об этом же говорит и современный Типикон, описывая молитвенную позу на Утрени понедельника 1-й Седмицы Великого Поста так: «руце имуще согбенны к персем, главы же преклонены, и очи имуще долу». Эта же поза упоминается в современном служебнике, в Последовании Вечерни: «Обращься же священник к западу, согбене имеяй руце». На миниатюре византийского манускрипта 13 века изображено Богослужение в Софии Константинопольской. Впереди – певцы; на возвышении Император и народ. Руки у всех скрещены на груди, причем кисти рук спрятаны. Тем самым мы имеем возможность увидеть, какой должна быть эта молитвенная поза. Она напоминает нам положение рук перед Причастием. Согласно одному из святоотеческих толкований, такое положение рук молящихся подобно сложению крыльев святых Небесных Сил Безплотных, предстоящих Страшному Престолу Господа Славы.
Ноги следует держать вместе. Как сказано в «Уставе домашния молитвы и прочих християнских обрядов» или «Красном уставе» старообрядцев федосеевцев: «стани же ногами плотно, сожми оныя от колен и до пят и от пят до перстов; не разставляй ногу от другой далее – сие бо вражие есть усилие, якобы неким клином раздвигая разставляет, и видя повинующихся, скача между ногами, играет веселяся о нерадивом стоянии пред образом Божиим».
Мы должны угождать прежде всего Богу, и только во вторую очередь людям. С точки зрения старообрядцев, Богослужения совершают Ангельские Силы, а людям только позволено участвовать в них. Служба приносится Богу, она устремлена к Нему, и вся забота направлена на достижения единения с Ним. Необходим особый ангельский язык для такого общения, и непонятность его для людей не имеет значения - он должен быть понятен Богу. Этот священный язык никоим образом не может быть языком повседневного греховного общения, тем более что ныне используемый церковнославянский язык исходно был особо создан только для Церковной Службы св. Кириллом и Мефодием, и никогда не был разговорным. Суровое возвышенно-аскетическое пение, частичная непонятность особым образом произносимых слов, сокрытость совершаемого в алтаре создает атмосферу мистической таинственности, притягивающей к себе сердце и душу человеческую, и зовет к подвигу. То, что уже понято, становится скучным и неинтересным; непознанное же имеет непреходящую власть привлекать к себе. Такова идеология средневекового Богослужения. В наше время, под влиянием протестантизма с его рационализмом, Богослужение ориентировано на человека – оно должно быть понятно ему, тщательно разжевано, препарировано и преподнесено ему на блюдечке с голубой каемочкой чуть ли не в постель. В храмах – сплошной евроремонт с электроникой, а вместо огненных столпов и молний Ангельского Собора – манная каша. Все – для человека. Но опыт показывает, что в тех приходах, где с человека что-то требуют и строго спрашивают – там и собираются люди. А где сплошное человекоугодие – и нет никого. Что там делать, если дома есть телевизор? Да и в театре интересней – там хотя бы пьесы разные ставят. Поэтому не все надо раскрывать и объяснять, но что-то и оставлять недосказанным. Не говоря уже о том, что храм, как место молитвы, по отношению к алтарю символизирует место изгнания, и строился до ХVII столетия, как правило, без нижних окон. Имеющиеся же окна, в весьма малом количестве, возносились высоко на стены и были очень узкими, создавая и в солнечный день полумрак, для напоминания нам, в каком темном состоянии пребывает наша грехолюбивая душа. Вечером же еще больший мрак проникал в церковь, и только слабые огонечки свечей путеводными огоньками надежды утешали и неудержимо влекли искать Бога, чтобы избегнуть ужасной тьмы. Сегодня же храмы залиты ярким искусственным светом, являя всю фальшивость произносимых в них проповедей «нищеты духовной». Структура храмового пространства и свет в нем должны отвечать своему назначению и быть иконой дела нашего спасения.
Сокращение и произвольное изменение Богослужений недопустимы. Святитель Василий Великий пишет в своем наставлении вновь поставленному священнику: «Ради угождения людям не спеши и не сокращай молитв, не обращай внимания на людей, а обращай взор твой к присутствующему тут Царю и предстоящим вокруг Небесным Силам» (Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматинско-Истрийского. Санкт-Петербург. 1912. т.2. С. 613). О том же говорит и свят. Симеон Фессалоникийский: «Все должно быть произносимо, что предано произносить, потому что все отеческие предания – от Духа». (Труды Блаженного Симеона, Архиепископа Фессалоникийского. Новосибирск, 2009. С. 185).
Тем не менее, в старообрядческой практике издавна применяется метод сокращения длительности Службы, без сокращения ее объема. Это достигается применением многогласия, осужденного, вопреки мнению Патриарха Иосифа, на Соборе 1651 г. Патриарх осуждал совершение службы пятью-шестью и даже тремя голосами одновременно, но дозволял «говорити голоса в два, а по нужде в три» (Митр. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Книга шестая. М.,1996, С.363). Жизнь подтвердила его правоту – ныне в храмах служат Литургию и одновременно читают молитвы к исповеди, да заодно могут еще служить молебен в одном приделе, и панихиду в другом. Ну а уж тайные молитвы священник читал всегда одновременно с пением или чтением на клиросе – т.е. служба совершается в два голоса, как минимум, и сегодня.
Поскольку Богослужение обращено к Богу, а Он слышит все - и мысли в том числе, принято дополнять сокращенное на клиросе «чтением втай». Например, поются отдельные стихи из псалма, и одновременно весь этот псалом целиком прочитывается про себя чтецом на клиросе. Таким образом, можно сократить чтение кафизм по времени, не сокращая их объема.
Существенно важен характер пения. Святитель Игнатий (Брянчанинов), посетив Валаам в 1846 г., высоко оценил монодийное знаменное пение Валаамских монахов, занесенное туда из Саровского монастыря: «Тоны этого напева величественны, протяжны, заунывны; изображают стоны души, кающейся, воздыхающей в стране своего изгнания о блаженной, желанной стране радования вечнаго… Так! Эти самые тоны, а не иные, должны раздаваться в этой обители… для размышлений о вечности… Величественное ГОСПОДИ ПОМИЛУЙ подобно ветру пустынному: так оно плачевно, умилительно, протяжно!.. Художник… в пении Валаамском… признает… полное преобладание благоговения и набожности, необыкновенную энергию, которая и умиляет, и потрясает душу. Здесь все должно быть важно, грандиозно. Все веселое, легкое, игривое, показалось бы странным, уродливым». (Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. Ч. 1. М., 1993. С. 438-439).
Любопытно современное научное мнение о знаменном пении. Как древние голосовые распевы, так и современная музыка состоят из единичных, законченных мелодических фраз, звучание которых, или как говорят, «музыкальный период», может составлять 2-3-4-5-7-10-12 секунд. Установлено, что именно древнерусские распевы (прежде всего знаменный), своим музыкальным периодом полнее всего отражают естественную биологическую сверхмедленную ритмику как головного мозга, так и всего тела (8-10-14 секунд). Другими словами, знаменный распев, с точки зрения музыкального периода, (попевка, связанная с ритмикой дыхания, на выдохе), это – психофизиологическая норма организма. Напротив, в классической (3-5-7 сек), а тем более в современной эстрадной музыке (доли секунды-1-2-3 сек) наблюдается сокращение «музыкального периода» до минимума. Следствием сопереживания такой музыки является десинхронизация ритмики психофизиологических процессов разного уровня и связанные с этим нарушения легочной, сердечно-сосудистой и других систем организма, приводящие к различного рода заболеваниям (подробнее см. Синкевич В.А. Шум (онтология и физиология). Физиология знаменного распева. Санкт-Петербург. 2005 г.). Личный опыт клиросного послушания свидетельствует, что партесное пение расслабляет, тогда как знаменное наоборот – энергетизирует, и целонощное бдение с 23.00 до 7.30 утра оставляет ощущение какой-то особой крепости, даже после безсонной ночи.
Чтение в церкви, несомненно, занимает главное место по своей значимости. Однако, понятность произносимого минимально зависит от перевода читаемого на современный русский язык – последнее скорее ухудшит понимание, чем улучшит его. Понятность читаемой глазами книги не тождественна понятности вслух произносимого человеком слова, в котором, по силе воздействия, на первом месте стоит не смысл слов, а их интонация. Какое-нибудь безсмысленное «ну!», с угрозой в голосе, может пробрать человека до печенки мгновенно, особенно неожиданно сказанное из-за спины. Сработают глубинные безсознательные механизмы реагирования, связанные с инстинктом самосохранения, ближе всего к которым лежат наши эмоции, а дальше всего – вербальные смыслы. Именно поэтому используется пение, которое задает общий смысловой фон не словом, а интонацией, и интонацией вполне определенной, как об этом было сказано выше, словами свят. Игнатия Брянчанинова. Интонация создает почву, на которой уже укореняются словесные смыслы более конкретного и детального характера. Если человек не услышит или не поймет какое-либо словесное выражение, то он поймет интонацию. За простым произнесением церковнославянских слов уже тысячелетней практикой закреплена определенная интонация, которой нет в русском переводе - достаточно сравнить выражение «паки и паки» с русским «еще и еще». И отсюда важность интонирования читаемых текстов, которая была всегда в Церкви, а ныне слышится только разве что при чтении Апостола и Евангелия. Такое интонирование называлось чтением на погласицу. В старообрядчестве оно сохранилось: различаются интонации (погласицы) Евангелия, Апостола, паремий, канонов, поучений, псалмов, псалмов заупокойных, шестопсалмия и др. На самом деле, в церкви ничего не читается – в церкви все поется, хотя бы речитативом. Мнение свят. Игнатия Брянчанинова, что читать следует все на одной ноте, во избежание театральности «художественного чтения» было совершенно правильным, на фоне полного забвения погласиц. Однако, знание погласиц, кодифицирующих в себе веками выработанные покаянные безстрастные интонации, как бы ставящие человека на границу жизни и смерти, пред лицо последней Правды, является драгоценностью нашего Богослужения.
Помимо такого «базового» интонирования погласицей, должно быть включено и обычное смысловое интонирование, учитывающее расстановку знаков препинания, которое обычно свидетельствует о том, что читающий сам понимает, что он читает. Без этого условия понять на слух что-либо, даже в русском переводе, весьма затруднительно. Но главный ключ к пониманию давно найден, и настойчиво указывается нам в любом тексте любой службы, и также настойчиво нами игнорируется из соображения дурно понимаемой целесообразности. Просто все надо читать не на 4, а на 14, и тогда, с 14-го раза (как в Пасхальном каноне), вас поймут не только прихожане, но и вы сами. Ибо кто читал каноны на клиросе, знает, что практически любой тропарь начинаешь понимать только со второго раза. А ведь в них часто заложены глубочайшие богословские мысли, украшенные парадоксальными сопоставлениями и поэтическими сравнениями, уже оправленные в мелодику церковнославянской речи. Да кто ныне сможет все это передать по-русски? Попытка отца Георгия Кочеткова 20 лет назад служить по-русски в итоге производила впечатление убогой самодеятельности.
И последним важным фактором чтения является дикция. Издревле существует простая методика обучения чтению, сохранившаяся в старообрядчестве неизменной с века ХVI-го, способствующая «выламыванию языка» - т.е. развитию навыка четкого выговаривания каждой буквы текста. Секрет довольно прост и кроется в практике «наонного» или «раздельно-речного» пения, когда между согласными вставлялись дополнительные гласные «о» или «е», и, например, слово «солнце» пелось как «соленеце», благодаря чему каждая согласная была отчетливо слышна.
Несколько слов о подготовке к Причастию в ХVII веке. Приводим дословно текст из «Церковного Ока»: «Егда хощеши причаститися, аще в субботу, или в неделю. Сохрани ту всю седмицу, от понедельника, сухоядением. И хмельного не пити отнюд, дондеже причастишися.
О причащении по нужди. Аще ли кая нужда будет ти, или от недуга, или от некоего прилучая, иже вскоре причаститися: сохрани поне четыре дни, или три дни, сухо ядя, в 9-ый час. Такоже причаститися. Но нужды ради, сице рехом. Понеже не лепо есть без страха Телу и Крови Христове причаститися, но токмо со страхом и трепетом, и со всяцем воздержанием, в посте и молитве, и бдении и слезах. А поклонов, по 300 на день, на 7 дний, себе приуготовати. А молитв Исусовых по шести сот на день. А седьмое сто молитв Пречистой. Да тоже приобщитися своему владыце Христу. Да видевши, рече пророк, виждь смирение мое, и труд мой, и отпусти вся грехи моя, и прочая» (Око Церковное, л..76).
Помимо церковной молитвы существовала и домашняя молитва. О ее составе мы узнаем из книги ХVI века «Домострой». В ней есть глава «Како мужу с женою и с домочадцы в дому своем молитись». В ней мы читаем: «По вся дни в вечере муж с женою и с детьми и с домочадцы, кто умеет грамоте – отпети вечерня, павечерница, полунощница с молчанием, и со вниманием, и с кроткостоянием …А утре встав, Богу молитись и отпети заутреня и часы, а в неделю и в праздник молебен с молитвою и молчанием и святым кажение». Таким образом, вместо известных нам утренних и вечерних молитв предлагалось дома совершать чинопоследование дневного церковного круга. Сегодня у старообрядцев тоже есть некое подобие нашего утреннего и вечернего правила, однако, кроме этого, ввиду отсутствия достаточного количества храмов, существует еще «Устав о домашней молитве: како достоит за всю церковную службу, лишившимся соборныя службы, псалтырью, или поклонами, или молитвами исправляти». Из этого устава мы можем понять, каким образом в ХVI веке, при слабом развитии книгопечатания и дороговизне рукописных книг, могло осуществляться в домашних условиях служение вечерни, павечерницы, полунощницы, утрени, часов и даже молебна без богослужебной литературы. Актуальность этой темы и для нынешних условий сомнения не вызывает. Читаем Устав о домашней молитве: «За весь псалтырь читаем 6000 молитв Исусовых; за кафизму – 300; за славу – 100. За полунощницу – 600. За утреню - 1500. За часы – 1000. За вечерню – 600. За великое повечерие – 700. За малое повечерие – 400. Аще же кто восхощет псалтырию исправляти, то сице да творит: За вечерню – 2 кафизмы. За великое повечерие – 2. За малое – 1. За полунощницу – 2. За утреню – 5. За 1 час – 1. За часы – 3. Аще же поклонами восхощет кто исправлять, то сице должен есть творити: За вечерню – 300 поклонов поясных (для слабых – 200 или 100). За великое повечерие – 300. За малое повечерие – 200 (100 или 50). За полунощницу – 300 (200 или 100). За утреню – 700 (400 или 200). За 1 час – 150 (100 или 50). За часы – 500 (300 или 200). Подобает ко всем вышереченным службам началы и отпусты творити».
Помимо указанных методов замены соборной службы в храме имеется еще один - древнейший метод – использование так называемого «Чина дванадесяти псалмов». Его происхождение восходит ко временам становления монашества. Первое упоминание о нем встречается в V веке у преподобного Иоанна Кассиана (435 г.), который путешествовал по Египту для ознакомления с жизнью отшельников и монастырей. В своем сочинении «Об уставах киновий» он говорит: « По всему Египту и Фиваиде поют по 12 псалмов, как в вечерних, так и в ночных церковных собраниях, и за ними следуют каждый раз два чтения из Ветхого и Нового Завета. Этот Чин… как утверждают старцы, свыше принесен Ангелом… Однажды почтенные отцы собрались, чтобы, посовещавшись, определить, какую меру псалмопения в повседневном Богослужении должно держать всему братству… Всякий по своей ревности… полагал ввести в закон то, что считал легко исполнимым… кто 50, кто 60 псалмов, а иные еще больше того. Между тем настало время вечерней службы… кто-то встал и, вышед на середину, начал петь пред Господом псалмы. Все сидя… слушали, а он, пропев 11 псалмов ровным распевом без перерыва стих за стихом, разделяя только каждый псалом промежуточною молитвою и закончив 12-ым, произнося после каждого стиха «аллилуйя», внезапно на глазах у всех сделался невидим и тем положил конец Богослужению, а равно и спору» (книга 2, глава 5).
В Россию Чин 12 псалмов привез преп. Досифей, архимандрит Киево-Печерской Лавры (+ 1219), побывавший на Афоне. (П.В-ламский. Журнал Московской Патриархии 1969. № 5, стр. 71).
Как указано в старообрядческом молитвеннике (издания 2001 г.) «если по близости нет храма Божия, а дома нет богослужебных книг, то следует помолиться дважды в день 12 псалмов, что заменяет совершение дневного круга богослужения в храме… Чин «Дванадесять псалмов» следует совершать утром после утренних молитв (или после Полунощницы), а вечером или до вечерних молитв (или Павечерницы), или после. Но одно другое не должно заменять» (С. 55).
Автор: Прот. Владимир Елисеев